Здравствуйте!
Мзыка - Иван Васильев
Слова - Аполлон Григорьев
В треке поют:
1).Я под гитару
2).Рада и Николай Волшаниновы
"""""""""""""""""""""""""
АПОЛЛОН ГРИГОРЬЕВ И ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ ЦЫГАНСКОЙ ВЕНГЕРКИ (ДВЕ ГИТАРЫ)
Отрывки из статьи Н.Долгополова
Нет, не так пел, не так аккомпанировал себе на гитаре автор – поэт Аполлон Григорьев, сочинивший стихи «О, говори хоть ты со мной...» и «Цыганская венгерка». От его исполнения ноги в пляс не шли.
Я от зари и до зари
Тоскую, мучусь, сетую...
Допой же мне – договори
Ты песню недопетую...
– изливал душу поэт, рыдала его гитара:
Звуки ноют и визжат
Словно стоны муки...
О чем же сложил он ту песню? Отчего тосковал, мучился, на что сетовал?
Поэт родился в необычной семье. Отец его, Александр Иванович Григорьев, был московским дворянином, а мать, Татьяна Андреевна, – из крепостных. Не часто, но случались такие романы: молодой барин полюбил дочь кучера. Родители, конечно, встали стеной – ни за что! А ведь Григорьев-дед тоже женился на крепостной, «дворовой девице, уволенной вечно на волю». Покуда родители упорствовали, сын запил с горя, да так, что его выгнали со службы в Сенате. Видя такую сыновнюю страсть и его искреннее горе, родители смягчились
Их сын, Аполлон, видел безалаберность родителей, был свидетелем пьянства слуг, слушал в людской не только прекрасные народные сказки и песни, но и циничные разговоры, с матерщиной, само собой. Кучер Василий, бывало, так напивался, что Григорьев-отец был вынужден сам править экипажем, да еще придерживать пьяного, чтоб не свалился с козел. Слуга Иван не уступал кучеру.
И все-таки – к вопросу о том, «из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Для поэта даже неприглядные картины и тягостные впечатления становятся драгоценным опытом. Впоследствии Аполлон Григорьев писал: «А много, все-таки много я обязан тебе в своем развитии, безобразная, распущенная, своекорыстная дворня...»
Будущий поэт часто слушал, как отец читал вслух неграмотной своей супруге старинные романы. Так состоялось приобщение Аполлона Григорьева к литературе. Вскоре он уже сам читал прозу и стихи, по-русски и по-французски, пробовал переводить и сочинять. А кроме того, научился прекрасно играть на фортепьяно, позднее освоил гитару. После нескольких посещений театра с отцом Аполлон на всю жизнь полюбил сцену и стал глубоким ценителем драматического искусства.
Григорьев в университете был слишком заметен, талантлив. Даже в облике его в ту пору было нечто романтическое: «Юноша с профилем, напоминавшим профиль Шиллера, с голубыми глазами и с какой-то тонко разлитой по всему лицу его восторженностью или меланхолией» – так описал товарища другой поэт, Яков Полонский, автор стихотворения «Мой костер в тумане светит», ставшего популярным романсом. Действительно, восторженность была характерной чертой Аполлона Григорьева, и она быстро сменялась меланхолией, переходящей в жестокую хандру
Вокруг Григорьева сформировался кружок незаурядных молодых людей, увлеченных поэзией и философией: будущие поэты Фет и Полонский, переводчик Студитский, Николай Орлов – сын сосланного декабриста М.Ф.Орлова
В 1842 году Аполлон Григорьев увидел Антонину Корш и страстно влюбился. Ей было девятнадцать лет, она была очень хороша собой: смуглая брюнетка с голубыми глазами. Не цыганка, конечно, но что-то экзотическое в ней было. Ее черты мы узнаем в припеве «Цыганской венгерки»: С голубыми ты глазами, моя душечка!
Антонина Корш получила хорошее домашнее образование, много читала, музицировала. Тогда входили в моду романы французской писательницы Жорж Санд, и Антонина слегка манерничала, подражая жоржсандовским героиням. Ее отношение к Григорьеву было своего рода вызовом молодому человеку: мол, покажи себя, кто ты?..
А Григорьев... Его стихи тех лет – откровенный дневник его любви. Он то уверялся во взаимных чувствах Антонины и своей власти над нею («Над тобою мне тайная сила дана...»), даже подозревал в ней тщательно скрываемую страстность («Но доколе страданьем и страстью / Мы объяты безумно равно...»), то вдруг сознавал, что она его не понимает, что он ей чужой. В семействе Коршей все, кроме возлюбленной, его раздражали, и все же он, как каторжный, приходил в этот дом каждый вечер. Часто становился замкнутым, скованным и сам признавался: «Я с каждым днем глупею и глупею до невыносимости».
Вы рождены меня терзать –
И речью ласково-холодной,
И принужденностью свободной,
И тем, что трудно вас понять...
...И ничего, чего другие
Не скажут вам, мне не сказать.
Стараниями декана Крылова гостиная Коршей наполнялась молодыми людьми, подающими надежды. И среди них появился молодой дворянин Константин Кавелин, тоже юрист, в будущем – один из лидеров русского либерализма. Рассудительный и несколько холодный, он держался свободно и естественно, словом, был светским человеком. Аполлон видел, что Антонина отдает предпочтение Кавелину, и его терзания усилились еще и бешеной ревностью. Григорьев мрачнел, а окружающие считали, что он нарочно изображает демоническую личность. «У, какой злой сегодня, – говорила хозяйка, Софья Григорьевна, – какой злой, какой старый!»
Наконец, Кавелин сообщил Григорьеву, что женится на Антонине. «Наш взгляд на семейную жизнь одинаков», – откровенничал счастливый избранник. «А я, – писал тогда же Григорьев, – я знаю, что я бы измучил ее любовью и ревностью... Эта драма отразилась в «Цыганской венгерке»:
Что же ноешь ты, мое
Ретиво сердечко?
Я увидел у нее
На руке колечко!..
Басан, басан, басана,
Басаната, басаната!
Ты другому отдана
Без возврата, без возврата! (Басан, басаната – на одном из цыганских диалектов означает «играй, наигрывай».)
В начале 1850-х годов, Аполлон Григорьев преподавал законоведение в Воспитательном доме. В том самом богоугодном заведении, куда его поместили родители сразу после рождения. Среди его коллег пользовался всеобщим уважением Яков Иванович Визард, надзиратель и учитель французского языка. Его отец приехал в Россию из Швейцарии еще в XVIII веке. Якову Ивановичу по должности была предоставлена казенная квартира при Воспитательном доме, куда преподаватели часто приходили запросто. Кроме того, жена Визарда держала частный пансион в наемном доме на Большой Ордынке. Там часто собирались друзья и родственники. Скоро и Аполлон Григорьев стал постоянным гостем на Ордынке. Там он и встретил свою новую любовь – совсем юную Леониду Визард. Полюбил по-григорьевски, то есть страстно и безрассудно.
Аполлон Григорьев был старше предмета своей страсти на пятнадцать лет и к тому же часто бывал у Визардов с женой Лидией Федоровной. Но ему не отказывали от дома. Может быть, потому, что не было в окружении Визардов человека ярче, талантливее и добрее и вся молодежь тянулась к нему.
И тут, как и десять лет назад, явился соперник – офицер в отставке, дворянин, пензенский помещик Михаил Владыкин. Театральный завсегдатай и драматург-любитель, он проводил зиму в Москве, здесь и познакомился с Леонидой Яковлевной. Молодые люди полюбили друг друга, и вскоре состоялась помолвка.
Аполлон Григорьев бешено ревновал, долго не мог поверить, что все кончено. А когда поверил, с головой ушел в работу. Поэт собрал новые стихотворения, присоединил к ним несколько измененные стихи «коршевского» периода и составил большой цикл из 18 стихотворений под названием «Борьба». Кульминацией «Борьбы» стали тринадцатое стихотворение «О, говори хоть ты со мной...» и четырнадцатое – «Цыганская венгерка»
Стихотворение «О, говори хоть ты со мной...» напоминает романс. А «Цыганская венгерка» сродни народной песне. Цыганские хоры в эти годы уже исполняли зажигательный танец «венгерка», цыганский вариант какого-то мадьярского танца, возможно, чардаша. Мелодия «венгерки», прототип будущей «Цыганочки», состояла из двух или более частей, исполнявшихся в разных темпах. Поэтому и строфы «Цыганской венгерки» Аполлона Григорьева написаны в разных ритмах.
До создания песни оставался один шаг.
Увлечение русских поэтов, писателей и музыкантов цыганским пением и плясками, вообще цыганской темой началось еще в пушкинскую эпоху. Позднее ездить к цыганам стало модой, даже купцы езживали. Но Григорьев любил цыган не из моды, а «по родству бродяжьей души». Говорят, русский человек умирает дважды: первый раз – за родину, второй – когда слушает цыган. Аполлон Григорьев писал: «Вам хочется выражения для этой неопределенной, непонятной тоскливой хандры – вы броситесь к цыганам, броситесь в ураган диких, странных, томительно странных песен, распустивши русскую душу во всю распашку...»
Поэт растворялся в цыганской стихии, он знал обычаи и искусство цыган, собирал и исполнял их песни, даже выучился немного говорить по-цыгански. Он часто надевал красную рубаху-косоворотку, плисовые шаровары заправлял в сапоги с напуском, на плечи набрасывал поддевку и отправлялся в табор – тогда кочевые цыгане разбивали шатры прямо за Серпуховской заставой. Там Григорьева знали и принимали как истинного «романэ чаво» – цыганского парня. Или ехал в Марьину рощу, где в неприглядных домишках жили и выступали перед гостями несколько цыганских хоров. Но чаще всего Аполлон Григорьев бывал в хоре Ивана Васильева в Грузинах.
Аполлон Григорьев дружил с Иваном Васильевым и хорошо знал других участников хора. А личности там были примечательные. Одного певца, например, никто не называл по имени, а только по прозвищу – Скипидар Купоросыч – за любовь к горячительным напиткам. Но в хоре его ценили, потому что, как говорится, мастерство не пропьешь.
Однажды Григорьев захотел приобщить к цыганскому искусству своего друга Афанасия Фета и стал звать его в Грузины, к Васильеву, послушать знаменитую солистку Стешу. «Сейчас она влюблена в одного гусара, – рассказал Григорьев, – а денег, чтобы выкупить ее у хора, у гусара нет. Бедняжка в такой тоске пребывает, но если запоет... Любовь для певца та же музыка!»
На другой день Григорьев зашел за другом и был в поддевке, «с гитарой под полою». Поехали в Грузины. В зале для гостей у окошка сидела Стеша, с нею Иван Васильев. Друзья стали уговаривать Стешу спеть, но она все отказывалась. Тогда Григорьев завел разговор о другом, а сам начал наигрывать на гитаре, потом напевать, Васильев ему вторил. Наконец Стеша запела, да как! По словам Фета, «она вся унеслась в свои песни... Когда она запела:
Вспомни, вспомни, мой любезный,
Нашу прежнюю любовь –
чуть заметная слезинка сверкнула на ее темной реснице. Сколько неги, сколько грусти и красоты было в ее пении!»
Иван Васильев был верным другом и чутким человеком, способным понять и разделить чужую боль. Когда Григорьев прочитал ему «Цыганскую венгерку», музыкант сразу проникся чувствами поэта. Он обработал мелодию «венгерки», сочинил знаменитые гитарные вариации. Так григорьевская «Цыганская венгерка» стала наконец песней
Очень скоро ее стали исполнять цыганские хоры. Во вторую часть песни вошли строфы из стихотворения «О, говори хоть ты со мной...». Кто-то досочинил припев «Эх, раз, еще раз!..», которого не было в стихах Григорьева. На основе этой, новой «венгерки» начал развиваться чечеточный цыганский танец, который мы называем попросту «Цыганочкой».
А «Цыганская венгерка» жила самостоятельной жизнью. То есть не по писанному тексту и не по нотам, а словно сама по себе. Разные исполнители включали в «свою» песню разные строфы из стихов Григорьева и с такой же свободой дополняли новыми куплетами. Встречались иногда бездарные и пошлые добавления, вроде: «У меня жена была, она мне изменила...» Но в основном варианты «Цыганской венгерки» – теперь песня называлась «Две гитары» – достойны оригинала.
В советский период «Две гитары» практически не исполнялись со сцены. Видно, товарищи из реперткомов знали только «застольный» вариант этой песни, и потому «не пущали». А за границей ее пели в основном в русских ресторанах. Много было «цыганщины», дурного вкуса, но встречались и выдающиеся авторы и артисты.
Люди старшего поколения помнят попурри на темы цыганских песен и романсов из кинофильма «Сестра его дворецкого» в исполнении Дины Дурбин. Там звучит фрагмент песни «Две гитары»:
Отчего, да почему
На глазах слезинки?
Это просто, ничего –
По любви поминки!
За границей никто не мог спеть «Две гитары» лучше старого питерского цыгана Алеши Дмитриевича. Наряду с любовной тоской он привнес в текст и в исполнение ностальгию:
Поле, ветер, огоньки,
Дальняя дорога.
Ноет сердце от тоски,
А на душе тревога.
Когда Владимир Высоцкий был в Париже, Марина Влади познакомила его с Алешей Дмитриевичем. Сидели в комнате артиста над рестораном. Зазвенели две гитары, Дмитриевич начинал куплет, Высоцкий подхватывал. Во время этого исполнения Высоцкий начал импровизировать:
Я по полю, вдоль реки,
Света – тьма, нет бога!
А в чистом поле васильки,
Дальняя дорога.
После этой встречи родилась «Моя цыганская» Владимира Высоцкого.
И ни церковь, ни кабак –
Ничего не свято!
Нет, ребята, все не так,
Все не так, ребята!
И обращение «ребята» навеяно исполнительской манерой Дмитриевича, так артист обращался к любой аудитории, часто вплетал скороговоркой в текст песен.
Статью полностью можно прочитать, например, здесь
https://www.sovsekretno.ru/articles/apollon-s-dushoy-..
19
7
0
Комментарии могут оставлять только зарегистрированные пользователи, активировавшие аккаунт!
